[eleventhland]

под впечатлением от в очередной раз перечитанного
(Нихей Цутому, манга "Биомега")

(re)created life

1. Shadow land
(fsck /dev/hda)

Вечером мой путь пролегает мимо незастроенных территорий.

Люди сгребают опавшие листья, запаливают изнутри листвяные кучи и оставляют тлеть. В наполненном дымом воздухе свет строительных фонарей и моего налобника очерчивает темные колышущиеся фигуры впереди на дороге.

Иногда — они исчезают, и тогда я думаю, что вижу фантомную память земли. Чаще они оказываются другими, подобными мне, кто выбирает от транспортной магистрали к поселку двигаться старой тропой через низину.


Я отключаю налобник только у входной двери, чтобы успеть заметить фосфоресцирующие в белом свете светодиодов металлические чешуи на спинах ящериц и надкрылья жуков: на время холодного цикла рептилии и насекомые залегают в спячку. С каждым днем их движения все неспешней, значит, скоро стены людских домов будут покрыты мозаикой прочных наростов, но в условиях недостатка уличного освещения это к лучшему. Даже пребывая в анабиозе, ящерицы и жуки не теряют способности отражать свет.

В начале холодного цикла я всякий раз обещаю себе обзавестись оборудованием, которое позволит мне зафиксировать все, что я вижу, когда в темноте выхожу из дома и — когда возвращаюсь домой.

Дома я читаю новости, только если хочу отвлечься — или, наоборот, на что-нибудь от души позлиться. Я подключаюсь к сети, выбираю первый попавшийся новостной портал, бездумно скольжу взглядом по заголовками, иной раз даже не открывая страниц. В целом, цикл от цикла ничего не меняется: плавают цены на топливо и строительные материалы, где-то тестируют новые двигатели, а где-то утилизируют отжившие свое корпуса; человеческие сообщества конфликтуют из-за зон влияния и договариваются о совместном освоении очередной части пространства. Незнакомые люди спорят о происхождении видов и о сотворении мира.

Я сворачиваю экран, проверяю будильники, забираюсь под одеяло и знаю, что стоит мне только заснуть, как я, возможно, снова увижу незнакомого мне смертельно усталого человека без возраста. Он отвечает кому-то (я, как всегда, не понимаю ни слова из его языка) и подбрасывает на ладони что-то круглое. Я вижу, как это «что-то» в лучах небесного светила взлетает, в воздухе поворачивается то зеленым боком, то розовато-желтым. Внутри сна я откуда-то знаю, что это — яблоко, хотя наяву яблоки, конечно же, несъедобны и выглядят по-другому.


Да, в паре десятков километров от дома, на рабочем месте в папке с емким названием «разное» у меня все еще хранится старый файл с таблицей сравнения религиозных текстов, а точнее, описанных в них представлений о том, как развивалось изученное к нынешнему моменту жизненное пространство.

Они отличаются по количеству и видовому составу предполагаемых демиургов и сходятся лишь в одном: тот, кто сотворил мир, вскоре его покинул. Правда, на моей памяти это ни разу не помешало последователям культов пребывать в уверенности, что на самом деле творец присутствует везде и нигде, готовый наградить достойных и покарать отступников. Внутри своих снов я помню об этом файле и откуда-то знаю, что все, кто там упомянут, — ошиблись.

На рабочем месте я занимаюсь восстановлением файлов на поврежденных носителях — и потому знаю, что после нескольких циклов перезаписи случайным набором значений прежние данные с ненулевой вероятностью будут необратимо утрачены. Значит, хотя человечество научилось определять возраст обломков и рассчитывать срок жизни небесных тел, мы пока не в состоянии даже представить, что было там, где и когда известной части космоса не существовало.

Всякий раз, когда я задумываюсь об этом, — я спрашиваю себя: а что, если мы и впрямь обязаны самим наличием нашей среды обитания и всех несчетных мириад жизненных форм — предсмертному движению угасающего сознания того, кого я временами вижу во сне?

С наступлением холодного цикла я, просыпаясь, подолгу лежу в постели, но потом торопливо вскакиваю, наскоро умываюсь, одновременно одеваюсь и собираю сумку, закидываю туда пакет с обедом. В прихожей я неизменно путаюсь в ремешках на теплых ботинках и на манжетах рукавов куртки, натягиваю шапку почти на глаза и не забываю поправить фиксатор на капюшоне: место контакта материала сетевого разъема с кожей до сих пор слишком чувствительно к холоду.

Сегодня в последний момент я возвращаюсь, скидываю у стены перчатки и шапку, подключаюсь к сети (от слишком быстрой смены температур я успеваю ощутить, как при замыкании клемм контактов от нагрева расширяется корпус у имплантанта, кожу висков покалывает из-за микротрещин сосудов. Я мимолетно думаю — надо бы обновить запас мази, чтобы не ходить с синяками ближайшие две недели), открываю консоль удаленного управления личным счетом и перемещаю в резерв часть от свободной суммы. Если ничего не изменится, то до конца холодного цикла я успею накопить нужную сумму на качественный беспроводной модуль, наконец-то сдать на утилизацию клубки проводов и отремонтировать стены.

По дороге через низину, в одиночестве, среди хлопьев снега и неверного света строительных фонарей, я вспоминаю того человека из моих редких снов — и повторяю беззвучно: «Где бы он сейчас ни был, пусть его новая жизнь будет не такой стремной, какой была прежняя».

Я хочу верить, что это действительно так: в конце концов, сегодня мне снилось, как он говорил кому-то, что истинные желания всегда исполняются.

2. Shared space
(ssh -p port user@host)

1.

— Подождите, вы...

Порыв ветра стряхнул с ветки горсть яблок. Большинство ссыпалось мне за шиворот, часть запуталась в волосах, часть — осталась кататься в капюшоне. Я обернулся — и, конечно же, оступился. На первый взгляд плотный, слой листьев разъехался под толстой рифленой подошвой. И вот — я уже взмахиваю руками в бесполезной попытке сохранить равновесие и, в конце концов, неловко ссыпаюсь вниз прямо там, где меня окликнули.

— Вы забыли проверить подключение, — повторил девичий голос у меня над головой.

Я почти сразу вспомнил, где видел ее (она привычно предлагает помочь подняться: я — далеко не первый, кто вот так теряет равновесие на выходе и забывает о процедурах, предписанных протоколом). Да, это она ассистировала хирургу, который занимался мной, значит — можно протянуть ей руку в ответ и — не уточнять, что я не столько забыл, сколько поторопился. Сбежал по лестнице, проскользнул мимо полупрозрачных стенных панелей так же, как по утрам — почти на лету минуя ростовое зеркало, которое, говорят, соседка снизу повесила напротив своей двери, чтобы перед выходом не забыть снять рукавицы, измазанные в цветочном грунте.

Девушка в светло-серой форме сотрудника центра нейрохирургии все еще ждала меня, придерживая двери. В рассеянном дневном свете ее фигурка стала почти серебряной. Мне показалось, я когда-то встречал ее раньше (или — не ее? или, вернее, — не я?), но тогда она была старше, носила платье и не заплетала косу. Я списал этот эффект «почти узнавания» на побочную реакцию на анестезию и новое оборудование, к которому мне предстояло приспособиться. Когда я уже приготовился сказать привычное «Пригласите меня», она сдержанно улыбнулась:

— Не стоит. Все необходимое сделает лабораторная установка. А вам лучше пару дней воздержаться от сетевой активности.

Снаружи пахло яблоками. Кислый запах защекотал ноздри, отдаваясь куда-то почти в затылок. Я привычно поднес пальцы к виску, но в последний момент отдернул руку: пока не завершится регенерация тканей, место справа, где еще недавно находилось гнездо дополнительного сетевого разъема, остается закрытым гибкой непрозрачной мембраной.

Я вытряхнул из капюшона горсть жестких темных плодов, похожих на деревянные бусины, и — выдернул за черешок желтовато-серый, сходный по цвету с внешней обшивкой стен медицинского центра яблоневый лист. Да, к началу холодного цикла листва кустарников теряет способность улавливать свет, белеет и осыпается.


На рабочем месте я, как всегда, не успел заметить того, кто проскользнул мимо меня, чтобы оставить на столе чашку и рядом с ней — записку. Я в который раз пообещал себе воспользоваться архивом систем слежения, чтобы в конце концов выяснить — кто; и — как всегда, отказался от обещания. Я знаю, людям обычно неловко начинать разговор первыми. В особенности — с собеседником, который все время молчит или отвечает односложно, не отключаясь от терминала. Я сам, в свою очередь, никогда — первым не инициирую обращение к разделяемым сетевым ресурсам.

Я не предупреждал никого о планируемой модификации тела — и намеревался посвятить предписанные дни «почти покоя» тому множеству мелких дел вне сети, которые неизбежно накапливаются, но из записки понял, что это время проведу не только вне сети, но и — вне дома.

Надо сказать, я не ждал от предстоящей поездки ничего особенного. Периодически на необследованных территориях люди находят артефакты предположительно прежнего мира — и, когда речь заходит об образцах оборудования, археологическому сообществу требуется кто-то вроде меня. Тот, кто сможет определить, насколько пригодны к изучению носители информации и запоминающие устройства. Однако вне лабораторных условий такие реликты в большинстве своем бесполезны — и представляют интерес только для узкой группы исследователей, поскольку рассчитаны на совершенно иные исходные материалы и технологические процессы, нежели те, что повсеместно применяем мы.

2.

Третий сектор до сих пор практически необитаем. На протяжении как холодного, так и теплого циклов растительный и животный мир на поверхности представлен полным множеством градаций серого. Под поверхностью — лабиринт пустот естественного и предположительно искусственного происхождения.

Егерь из местных фыркнул в складку войлочного шарфа — и, пересчитывая нас всех, предупредил, что поиски заблудившихся полностью лягут на плечи их более благоразумных товарищей. По его мнению, до законченного образа сказочных идиотов, которые рискнули в начале холодного цикла закопаться под землю, нам не хватало тележки с бухтой тонкого армированного троса (сейчас мы пользуемся электронными метками; главное — не забывать собирать их за собой). В последний момент он из всех почему-то выделил меня и — предупредил о том, что за несколько суток до нашего появления этой дорогой уже проходили двое, и он не решился спрашивать, что им было нужно в здешних негостеприимных местах. Я коротко поблагодарил его — и, признаться, остался в растерянности.

Я читал, что глубоко под поверхностью температура и влажность обычно стабильны. Мне самому как-то, за отсутствием необходимости, не приходилось бывать в подобных местах. Всю дорогу историки так шумно и азартно спорили о происхождении материала стен, что я не удержался и засек время — как скоро они обратят внимание на движение сухого воздуха и заметят, что здесь, глубоко под поверхностью, функционирует система вентиляции и кондиционирования.

Их старший, чье полное имя я даже в кошмарном сне не сумею выговорить правильно, низкорослый, щуплый, почти бесцветный и невероятно шумный, остановился и потребовал одновременно активировать первый набор меток, выполнить съемку местности и передать ему носители с предварительными вариантами карт. Я, как всегда, оставался в стороне и наблюдал за остальными участниками экспедиции. Меня не трогали, это тоже было привычно. В конце концов, когда мы доберемся до места, время бездействия наступит уже для них. Впрочем, доля общих забот в виде «дежурства у котелка» в наскоро развернутом лагере меня и на этот раз не миновала.


На исходе второго суточного цикла с момента начала спуска, чтобы прекратить бессмысленный спор над картами, я сказал:

— Вспомогательную грузовую трассу редко использовали по назначению: в пополнении неприкосновенного запаса пищевых концентратов так и не возникло необходимости. Чтобы попасть к управляющим центрам необходим третий поворот. И — направо. Из-за экранирования внутренних помещений ваша модель недостоверна.

После — я обернулся, чтобы встретить пристальные взгляды шести пар глаз, и обреченно понял, что, кажется, сболтнул лишнее. Я не хотел объяснять этим людям, пятерых из которых я увидел впервые на открытой платформе транспортного терминала третьего сектора, что я не представляю, откуда взялась последняя фраза. И — что все время движения мимо неосвещенных проходов, ведущих к шлюзовым камерам, меня не оставляет тревожное чувство, что прежде я неоднократно бывал здесь (так же, как в фундаментальных физических постоянных, я уверен — да. В этих стенах. Пребывал постоянно. Не я). Тем более, я не хотел объяснять этим людям, что я ощущаю себя технологическим элементом, частью твердотельного накопителя, помещенного в стационарный считыватель на время процедуры предварительного анализа целостности и определения алгоритма восстановления поврежденных структур.

3.

— Без дополнительных тестов возраст и происхождение стен мы не определим.

— Зря спорите, в природных комплексах всегда есть пыль и полно корней.

— Всю микрофлору мы принесли с собой.

— Будете долго болтать — и эта вымрет.

— Так и должно быть. При эвакуации большинство помещений успели законсервировать. Кроме последней лаборатории, где уже начиналось огневое столкновение с... — следующее слово было лишенным собственного значения и я не рискнул произнести его вслух. Так и остановился на середине фразы наедине с пониманием: если сейчас не заткнусь — продолжу выгружать из ниоткуда не мое знание.

Я совсем не хотел на себе выяснить, что произойдет, когда это знание окажется вовне целиком. Оно пугало меня даже больше, чем полное отсутствие следов пребывания тех двоих, о ком меня предупреждали на входе. Я снялся с места и почти успел скользнуть в темноту, но мне преградила путь связист экспедиции. Я растерянно отметил: то, что я всегда принимал за украшение — на самом деле вплетенные в густые светлые волосы сигнальные метки из светоотражающих нитей. А ведь я так и не узнал, сестрой она приходится старшему или дочерью, и не спросил, как ее зовут.

Она протянула мне широкий браслет, тяжелый даже на вид. Не удивительно: там, внутри — рация, средство позиционирования и аварийный маяк. Я вспомнил химический состав пластика, последовательность этапов изготовления корпуса, технические характеристики электронной начинки... В конце концов, когда я отвел взгляд — связист нарушила молчание первой:

— Вы... Туда... один. Возьмите.

Я покачал головой, вернул ей рацию, повернулся спиной и торопливо отступил назад, в темноту. Не включая налобный фонарь, за пределами освещенной зоны я ждал, пока она вернется обратно, в лагерь. Меньше всего я хотел, чтобы остальные шестеро догадались насколько мне сейчас — страшно.

Вскоре я услышал растерянное: «Инженер... Нарэйн что-то совсем стремный. Присмотри за ним. Если он растворится в темном проходе, мы никогда его не найдем».

Выходит, рацией, от которой я отказался, девушка воспользовалась сама. Я сообщил в пространство текущие параметры подключения, затем — у стены опустился на пол, где, обхватив руками голову, сидел, пока вокруг проявлялось графическое представление процесса установления сетевого соединения.


Судя по звукам, мой гость осторожно переступил с ноги на ногу — и в конце концов сел напротив меня. Я — слушал его голос. Удивленный и... восхищенный, он выдохнул:

— А у тебя ярко.

Я разглядывал его сияющий силуэт (графика разделяемого сетевого пространства всегда выстраивается из образов, знакомых тому, кто инициирует подключение. Я так и не выяснил, где мог видеть небесное светило так часто, чтобы оно стало для меня привычным) и обреченно думал, что почти это — уже происходило. Не со мной. Здесь.

Не меняя позы, я дождался, пока он предельно серьезно сказал:

— Вокруг нас — научно-производственный комплекс, оставшийся от прежнего мира. А ты — ориентируешься так, будто сам его спроектировал. Ро сказала, ты попытался уйти без связи. Не сомневаюсь, у тебя есть причины. Но, пока ты подчиняешься мне хотя бы формально, я не могу позволить тебе покинуть лагерь вот так: внезапно и без объяснений.

Я упрямо продолжал смотреть перед собой, пока глаза не начали слезиться. Почти ослепнув от света, я все-таки ответил:

— Мы в трех часах пути от входа в изолированную зону. Там располагались центр обработки данных, центр управления и защищенные лаборатории. Туда — я должен идти один. Не могу гарантировать, что обратно вернусь — я. Возможно, вы вообще найдете мой труп. Или — ничего. Или оплавленную дыру на месте машинного зала. Я не знаю, что здесь произошло и как это связано со мной.

Прежде, чем разорвать соединение, я вспомнил, что так и не сделал необходимое. Я окликнул старшего экспедиции и передал ему откорректированную карту (если выберусь — обязательно запомню, как правильно к нему обращаться). Он усмехнулся на прощание: «Не бери в голову. Мы в состоянии о себе позаботиться. Как, по-твоему, я собрался в случае чего тебя останавливать?» — и исчез.

За пределами лагеря, в темноте и в одиночестве, я еще около часа не мог заставить себя подняться. Но прежде чем встать и продолжить движение, я задался вопросом — как он узнал, что мне тоже небезразлично — что — с ними — будет?

4.

Круглое белое пятно света делало реальными участки окружающего меня пространства: наглухо задраенные гермодвери, переплетения сигнальных и силовых шин, служебные указатели, нанесенные на стены и пол люминесцентной краской. Здесь уже стало невозможным — не замечать, что я был прав, когда говорил об огневом столкновении. Иссеченный и опаленный материал стен подтверждал это.

Я успел обследовать достаточно реликтовых носителей данных, чтобы не сомневаться в гипотезах моего друга относительно происхождения привычной мне жизненной среды. Тот, чьи воспоминания я все это время произносил вслух, принадлежал прежнему миру и наверняка видел все, что здесь происходило. Именно поэтому я предпочел, чтобы мой друг и его люди держались от меня как можно дальше. Хотя на самом деле у меня не осталось сил сопротивляться. Я выключил фонарь и сказал в темноту: «Достаточно. Я согласен». И — остановился у дверного проема. В машинном зале меня ждала незавершенная терминальная сессия.

Я не торопился. Окончательное восстановление в памяти прежнего языка потребовало незначительного усилия. Мне больше не было необходимости отворачиваться от знания о человеке из моих редких снов холодного цикла. Теперь, наяву, я снова слышал, как он говорит: «Истинные желания исполняются. Когда все закончится, Фую, пожелай, чтобы все они стали людьми...»

Остальное было уже не важно.

Равно как в том, что эти сны останутся со мной до конца жизни, я был уверен — изнутри моих снов я всегда был и навсегда останусь его разделяемым сетевым пространством.

Стоило мне чуть расфокусировать зрение и расслабиться, как я — видел вокруг себя крупные круглые, розоватые и зеленые... яблоки в траве у древесных корней, среди широких темно-зеленых листьев в переплетенных яблоневых ветвях... воспоминаний, послуживших основой для моего разделяемого сетевого пространства.


Вскоре я уже сидел у открытой приборной панели (реликтовое оборудование предполагает прямое подключение оператора. Устаревшие протоколы не рассчитаны на столь интенсивный обмен. Коже вокруг сетевого интерфейса предстоит шелушиться до конца холодного цикла), и краем взгляда наблюдал за прогрессом перемещения на внешний носитель системных журналов и отчетов об операциях, выполненных последним пользователем системы три суточных цикла назад.

Я рисовал пальцем на полу знаки имени незнакомой (или — знакомой?) женщины, несколько суточных циклов назад в виде набора данных вернувшейся из небытия. Я знал, что вряд ли сейчас рискну искать ее самостоятельно. Но, когда и если мы встретимся, единственное, что мне останется ей сказать, — это короткое «Я вернулся, Фую».

Самара
08-2015 - 03-2016
___
* - ssh -p port user@host - юниксовая команда подключения к удаленному хосту
** - fsck /dev/hda - юниксовая команда восстановления файловой системы раздела

иллюстрация

имхо, идеальная иллюстрация к тексту

на фото Robert Lioy a.k.a. Access to Arasaka

впрочем, под его музыку я написала большую часть обоих текстов