Внезапно сказочка в самую долгую ночь самого темного времени.

Кувшинки

Это было в старые времена. В верховьях одного из младших братьев полноводной Тарры лежал город Рьен-Тарра. В предместьях его была усадьба одной старой Семьи, издавна породнившейся с Домом Неспящих глаз. Семья жила в достатке: была на их земле собственная охрана и дети младших Семей по договору нанимались в услужение из года в год. Держали там рисовые поля и фруктовые деревья и не было нужды отводить канал из реки: колодцев хватило бы чтобы напоить всех людей всех младших Семей. Говорили, той водой не брезговал наследующий из Дома Неспящих глаз, когда навещал свои владения в Рьен-Тарре.

В тот год все старшие сыновья и дочери главы Семьи уже давно нашли свое место среди людей и вещей прочного мира и появлялись в родительском доме только по большим праздникам. Младший же сын прожив дважды под двенадцать лет отправился в Белостенную, где выучился искусству читать следы на изнанке прочного мира, но после того - вернулся к отцу с матерью и уже половину Звездного года жил в праздности. Все ему давалось легко, поговаривали, будто сам Милосердный бережет его от печалей и неудач.

Во время малых осенних торжеств, глава Семьи так перебрал горячего рисового вина, что слег и к утру умер. Спустя двенадцать дней после похорон у ворот усадьбы показался курьер, он привез свиток в деревянном чехле, окованном серебром. В том письме младшему сыну предписывалось явиться в магистрат и принять наследование. Там-то младший сын и узнал, что его старшие братья и сестры давно уже перешли в другие Семьи, а отец промотал все, что было и заложил не только поля и сады, но и дом и все что было в доме до последней истертой циновки. Младший сын прочитал все двенадцать свитков, которые подал ему служащий в магистрате, снял с пояса кисть, обмакнул в тушь и поставил подписи везде, где было нужно. По бумагам выходило, что для того, чтобы выплатить все долги и вернуть усадьбу и все земли, ему пришлось бы самому наниматься в услужение на двенадцать раз по двенадцать лет.

Но младший сын с детства привык, что это ему прислуживают другие и ему зазорно стало самому исполнять чужие прихоти. Он собрал все деньги, какие у него оставались и на них еще шесть дней пировал и веселился. Когда у него не осталось денег, чтобы платить за выпивку и не осталось сил, чтобы есть, пить и плясать, младший сын вернулся домой, объявил в доме полный траур, запер дверь своих покоев и велел слугам его не тревожить. А сам тайком пошел и утопился в самом глубоком и чистом колодце, воду из которого брали, чтобы готовить пищу для главы Семьи. Спустя еще двенадцать дней мать хватилась его и велела искать, но ни слуги, ни охранники никого не нашли. Лишь одной кухарке показалось, что в главном колодце поднялась вода и в той воде будто бы распустились цветы. Но женщина побоялась сказать об этом: ведь если бы ее услышала госпожа, приказала бы вырвать язык и выгнать, как сумасшедшую.

В канун зимних торжеств пришел день уплаты долгов, но в магистрате так и не увидели ни самого младшего сына, ни самой мелкой монетки из его рук. Глава магистрата сообщил, что после зимних торжеств выставит все земли той семьи и усадьбу на торги. Из городской стражи послали дознавателя, чтобы тот сообщил младшему сыну и всем его людям, сколько позволено взять с собой, прежде чем они должны будут покинуть земли и дом, теперь по закону принадлежащий магистрату. Но у ворот дознавателя никто не встретил и за воротами была тишина. От людей дознаватель узнал, что за двенадцать дней до зимних торжеств все в усадьбе сделались больны и даже слуги перестали выходить из дома. Люди еще сказали, что на всех землях той Семьи пахнет водой, хотя до сезона дождей еще далеко.

Дознаватель был храбрый человек. Он увидел, что ворота не заперты и вошел внутрь. В саду не было никого, ни стражи, ни собак. Дознаватель пересек сад, подошел к дому и увидел, что ветер посрывал бумагу со стен внешней галереи, а черепица на крыше позеленела и растрескалась. Увидел он и окна хозяйской половины, плотно закрытые ставнями. Двери дома также были незаперты, но не было слышно людских и звериных шагов, слуги не выходили и не спрашивали, что нужно городскому дознавателю во владениях Семьи, родственной Дому Неспящих глаз. Дознаватель долго ходил по дому, но не нашел никого. Окна и двери везде были распахнуты и ветер с дождем давно уже хозяйничали в доме вместо людей. Только на хозяйской половине дома самая большая дверь была заперта, и слышались из-за нее стоны и вздохи, будто кто-то хотел выйти, но сил у него не было. Дознаватель взялся за дверь и она скользнула в сторону легко, словно ее никто и не запирал. И за дверью колыхалась стена воды. На полу, вокруг переносного очага спали люди: госпожа хозяйка и ее родственницы и охранники и все, кто нанимался в ту Семью в услужение. В их тела проросло двенадцать раз по двенадцать луковиц цвета ореховой скорлупы. Из луковиц тянулись вверх зеленые стебли, у потолка раскинулись круглые листья и над листьями поднимались алые кувшинки.

Говорят, дознаватель чуть было сам не шагнул через порог и не уснул там, но вовремя успел закрыть дверь, а после бежал не останавливаясь по всем коридорам опустевшего дома, потом через сад и так до самого магистрата в Рьен-Тарре. Там он написал прошение об отставке, а после пил шесть дней и шесть ночей, но так и не смог забыть, как на изумрудных стеблях, растущих из человеческих тел, проступали алые сосуды и пульсировали вслед дыханию спящих.

Говорят также, что магистрат не получил ни монеты за все прежние владения той Семьи: вскоре из Белостенной прибыл Охотник и велел заложить окна усадьбы и сжечь, и велел также бросить в огонь все, что выросло на этой земле после осенних торжеств. Охотник провел во владениях той Семьи еще двенадцать дней и ночей, писал знаки на камнях и деревьях и жег костры, но это не помогло: дети в ближайших селениях стали болеть и уже ко времени весенних торжеств все, кому было куда бежать — покинули те земли и просили защиты у магистрата и у наследующих из Дома Неспящих глаз.