Еще одна из очень старых сказок Сердца Мира, на этот раз из земель Дома Серебра. На сюжет этой сказки ссылаются в сказке "Каменные зерна", которую рассказывают в основном в землях Дома Жемчуга. Сказка "Каменные зерна" лежит в дайри у дорогого друга ingadar

Вообще эта и другие истории, и еще всякие байки на полях, и иллюстрации, и картинки про то "как примерно все выглядит" есть в нашем с ingadar ВК-паблике Тейрвенон и около того

Голодное поле (из сказок Дома Серебра)

В одной из малых земель Дома Серебра в те дни, когда еще над малыми Властными князьями старший не вставал, было.

В одной деревне поле меньше родить стало и вода из колодцев уходить начала, а где не ушла - там зацвела. И к сроку Середины лета ясно уже было — как придут зимние дни, с ними Господин Голод и Князь Зима придут и надолго. А если так выйдет, что не всех с собой заберут, а только половину, так оставшимся по весне сеять нечего будет.

Кто знает, как вышло бы, только в самую короткую ночь года нашли люди на поле чужого человека. Лежал он в самой середине меж сорных трав и спал. Подняли его люди, разбудили. И как ни пытался он отговориться, что шел мимо и дороги не знал — не поверили ему, решили, и сам порченный, и поле испортил, а теперь глаза отвести пытается. Там на месте кожу и содрали: знали, под всякой порченной шкуркой земля будет и солома гнилая, и опарыши. А как содрали кожу, так поняли — только зря живого сгубили. Только все равно уже поздно было. Что делать — где сняли кожу, там и сожгли мертвеца, а пепел в землю запахали.

Дальше дни за днями потекли. Кое-как люди в той деревне зиму пережили, много кого Князь Зима да Господин Голод с собой забрали, а кого оставили, сквозь тех небо видать было. Но раз уж до теплых дней дотянули, там старшие в той деревне и по домам пошли спрашивать, у кого что найдется, чтоб в землю бросить. У кого пол-ложки, у кого пол-горсти, у кого горсть — собрали просо, едва-едва, а хватило.

читать дальше?Дальше все, кто ни рассказывает — все говорят: ходили и дивились люди. За одну ночь просо взошло и за шесть других ночей выросло небывалое, на каждом стебле двенадцать раз по двенадцать колосьев, в каждом колосе двенадцать раз по двенадцать зерен. За третьих шесть ночей поспело. Сколько ни собирали — за двенадцать ночей снова вырастало. Радовались люди, было им что есть, было чем долги раздать, было чем княжеским людям подать платить.

Радовались, да недолго. Ехал в те дни трактом колдун из ловцов, был тот колдун деревенскому старшему дальний родич. Поднесли ему люди хлеба, отказался. Долго ходил по полю, ходил вокруг поля, долго с деревенским старшим говорил. О том говорил, что зеленая вода весной приходила, серая вода корни напитала, уходить с этого места нужно и за собой все сжечь. Не поверили ему люди, отказались, а самого выгнали и велели не возвращаться. Деревенский старший первый выходил, говорил - нет у него больше в родичах такого человека. Уехал колдун, а дни за днями дальше потекли.

В канун Середины лета так вышло. Шел один человек домой, шел, видит — никак ему под крышу до темноты не вернуться, так он на общинной земле и заночевал. А его жена домой ждала, утром не дождалсь и днем тоже, к вечеру хватилась. Стали его искать — не нашли, только видели, в одном месте на краю поля трава примята, да колосья рядом красным налились, так и стояли. Потом другой человек так пропал, третий. Стали люди беречься, как солнце зашло — так следили, чтоб никто больше в поле не оставался.

Тут и дни праздника Середины осени пришли, чтоб старому году умирать, а новому нарождаться. Думали люди — не худшим год выдался, хоть и голодной зима была, а все одно есть теперь что в муку смолоть, есть на чем пиво и вино поставить, есть чем хлебную подать заплатить. Выносили доски, столы меж домов ставили, мясо и птицу жарили, лепешки пекли, бочки выкатывали. Три дня праздновали, еще три оставалось, когда со стороны поля чужой человек пришел. Кутался он с головы до ног в накидку, а кто за ним смотрел, те говорили — где шел чужак, там на земле будто бы красное оставалось.

Пришел чужак, встал напротив деревенского старшего и сказал:

— Вы с меня в срок Середины лета кожу сняли и потом сожгли, да только без кожи меня нижний мир не принимает.

Стал он свою кожу назад требовать. Сказали люди мертвецу, что нет в деревне его кожи и велели уходить, откуда пришел. Ушел тогда мертвец. Вернулись за столы люди, да только все веселье вместе с мертвецом ушло.

Дальше дни потекли, осень длилась, зима за ней следом. Тихо было в деревне. А как весна пришла, глядят люди — а поле сдвинулось, на шесть шагов ближе к домам стало. Как засеяли, обрадовались поначалу, снова двенадцать раз по двенадцать колосьев на одном стебле поле приносило. А что зерен в колосьях меньше было, так тех уже не считали. Только вот одно странно было: теперь по всему дальнему краю поля колосья алым налились. И не троих, а уже шестерых деревня за лето потеряла. Но все еще было людям что есть, было что в муку смолоть, было на чем вино и пиво ставить, было чем князю подать платить.

А в дни праздника Середины Осени опять приходил мертвец, снова кожу свою назад требовал, снова прогнали его. Сказали:

— Нечего тебе, мертвецу, среди живых делать. Возвращайся к себе в землю. В поле кожу с тебя сняли, в поле сожгли и пепел запахали, приняла его земля, раз так родит. У земли и отбирай свою кожу.

Ушел мертвец. Через год все повторилось и еще через год. Все ближе и ближе подходило к деревне поле, все больше и больше красных стеблей на нем росло, все больше и больше людей пропадало: не только взрослые, но и дети, бывало, домой не возвращались. Снова приходил мертвец и уходил ни с чем.

Одиннадцать малых лет прошло, двенадцатый на исходе был. Снова ехал теми землями колдун, с родней замириться хотел, не все же в ссоре ходить. Думал уже дорогу потерял: травы росли да деревья, будто никогда здесь людей и не было, ни жилья человечьего, ни зверей, что с людьми живут. Да и тракт зарасти успел, еще год-другой и не отличить его будет от тропы, а там и она пропадет. Смотрит вдруг колдун, а по сторонам то там, то здесь придорожная трава красным отливает. В ночь Середины осени привела колдуна дорога туда, где деревня его родичей стояла. Огляделся кругом колдун — а там уже никого живого нет, дома насквозь просом проросли и стебли у того проса алые, как свежая кровь. А где кровавого проса нет, там из земли вода сочится, где не серая, там зеленая.

Достал тогда колдун из поясного кошеля камень, что крошку звездного железа внутри носит и землю прочной делает. Встал меж домов, бросил под ноги, сам рядом сел и стал ждать. В полночь пришел мертвец, меж домов ходил, будто искал кого.

Увидел мертвец колдуна и говорит:

— Ты, колдун, много где ходил, много земель повидал, зеленая вода с тобой говорила, серая тайны открывала. Жили здесь люди, содрали с меня кожу и спрятали, а где — не сказали, сами умерли. Как мне, мертвецу, теперь кожу свою найти?

Посмотрел на мертвеца колдун и спрашивает в ответ:

— А что ты, мертвец, делать будешь, если кожи своей не найдешь?

Отвечает ему мертвец:

— Дальше искать пойду. Никак нельзя мне, мертвецу, без кожи. Лег бы я спать, да не могу: без кожи нет мне в нижний мир ходу, вещный мир в меня, мертвеца, вцепился. И к себе не принимает и уйти не дает.

Видит колдун, у мертвеца накидка уже истрепалась, в прорехи тело без кожи видно и с того тела в землю кровь капает и с землей смешивается, ту кровь просо корнями пьет и в ней растет. Пожалел его колдун и сказал, что нет у него, колдуна, никакой кожи, кроме своей, но той он поделиться сможет, раз уж на мертвеца такая беда настала. Только с уговором: как получит себе мертвец кожу, так уберется из вещного мира и голодное поле с собой заберет.

Согласился мертвец, развязал узлы накидки и встал над колдуном. Взял колдун нож, смахнул с плеча кусок кожи и бросил мертвецу, а сам где сидел, там и упал на землю без сил. А мертвец кожу схватил, к груди приложил, там где у живых сердце, и сразу весь огнем занялся, и просо кровавое все огнем занялось, и дома все загорелись и до утра горели. Одного только колдуна жар не опалил.

Утром очнулся колдун, камень с собой забрал и ушел не оборачиваясь. А в том месте когда все остыло, вся земля в черное стекло спеклась и еще двенадцать раз по двенадцать лет на ней даже сорные травы
не росли.